| БРАТЬЯ-ОХОТНИКИ
Недалеко от озера Рица жили-были два брата. Старшего звали Шарны-яцва –
утренняя звезда: он родился на рассвете. Младший же брат родился
вечером, и поэтому его звали Хулпы-яцва – вечерняя звезда. Оба брата
стали прославленными охотниками. Однажды братья спускались в ущелье,
чтобы отдохнуть у ручья в полуденный зной. Вдруг перебежал им дорогу
олень. Шар-пы-яцва пошел по следам оленя и так долго его преследовал,
что солнце стало уже садиться. Тут только он заметил, что взбирается на
самую высокую гору. Быстро наступила ночь и покрыла мраком следы
оленя. Застигнутый ночью на крутизне, Шарпы-яцва крепко ухватился за
камень, не решаясь в темноте ни подниматься выше, ни спускаться. И он
запел о своей беде, надеясь, что где-то внизу брат его услышит, а может
быть, даже как-нибудь поможет. Хулпы-яцва услышал песню брата,
сколько ни думал, ничего не смог придумать, чем ему помочь. Однако он
понял, что если сон одолеет брата, тот не удержится на выступе,
сорвется и погибнет. «Не дам ему заснуть до утра!» – решил он и запел: –
Ты, Шарпы-яцва, одиноко сидишь на скале. Олень перехитрил тебя, олень
исчез. А я его настигну и застрелю. Ты к утру свалишься и не увидишь
утренней зари, и звезды не зажгутся для тебя. Услышав эту песню, старший брат заметался в тоске. –
Хулпы-яцва, – в гневе закричал он, – я еще жив! Настанет утро, заалеют
горы, я спущусь вниз и рассчитаюсь с тобой за глумление! А Хулпы-яцва пел еще громче: –
Тебе не видеть ни солнца, ни гор, – ты уснешь и сорвешься, как камень,
со скалы. Узнав о гибели твоей, жена не прольет даже слезинки. Она –
серна, ей нужен джейран, который не боится темной ночи на высокой горе.
Этот джейран – я! Шарпы-яцва крепче ухватился за выступ скалы. Скрежеща зубами, он крикнул брату: – Хулпы-яцва, замолчи! Не будь так темно, я выстрелил бы в тебя. Ты забыл, что у меня есть сын, он отомстит за меня. Хулпы-яцва захохотал: –
Твой сын, Шарпы-яцва! Его я сделаю свинопасом. Шарпы-яцв-а застонал от
ярости. Казалось, горы задрожали ему в ответ. Он словно прирос к скале,
разгневанный и ненавидящий. А Хулпы-яцва все играл на свирели и до
самого рассвета терзал брата песнями одна другой язвительнее. Так
Шарпы-яцва и не задремал, а на заре благополучно спустился со скалы. Он
решил пока сдержать свой гнев и молча пошел за братом. Хулпы-яцва
радовался, что спас брата. Шарпы-яцва был угрюм, злые мысли терзали его
сердце: «Упади я со скалы – разбился бы насмерть. Тогда Хулпы-яцва
исполнил бы все, о чем он пел мне ночью. Даже сейчас он доволен и
горд». Когда они подошли к речке, через которую было перекинуто бревно,
Шарпы-яцва уже не мог сдержать себя – он пропустил вперед Хулпы-яцва и
выстрелил ему в голову. Рухнул Хулпы-яцва в бурлящий поток, окрасив его
пену своей кровью. Быстрое течение подхватило труп и унесло
далеко-далеко, в объятия моря. Перед глазами Шарпы-яцва лишь смутно
мелькнуло его лицо, на котором застыла улыбка. Пришел Шарпы-яцва домой, не взглянул на жену, не поклонился матери. – А где Хулпы-яцва? – спросила мать. Шарпы-яцва усмехнулся: – Сидит там, под горой, и поет свои веселые песни. Мать не поверила: – Скажи, Шарпы-яцва, где ты оставил его? – Он там, под горой... играет на свирели. В глазах сына сверкала злоба, и сердце матери почуяло беду. – Где твой брат? Скажи, что с ним случилось? – спросила она снова. Тут Шарпы-яцва закричал: – Не брат он мне, а предатель! Я застрелил его... И он рассказал матери обо всем: как на скале его застигла ночь, как он звал брата на помощь и как Хулпы-яцва над ним издевался. – И ты не понял, зачем брат пел тебе такие песни? – сказала мать, опустив голову. – Нет, я понял все и сделал то, что подсказало сердце. –
Плохое у тебя сердце. И ум твой не лучше, – откликнулась она. – Ты
забыл, что говорит народ, – язык толкователь сердца. Ты не подумал, о
чем пел тебе брат, ты не спросил его... Шарпы-яцва не спал всю ночь,
а утром, взяв кремневку, пошел к той речке, где застрелил брата. Долго
стоял он на бревне и смотрел на бурлящий поток. Казалось ему, что снова
видит он мертвого брата с застывшей улыбкой на лице, и течение уносит
труп все дальше, в объятия моря. Потом Шарпы-яцва приставил дуло
кремневки к своему лбу и выстрелил – бурный поток равнодушно принял его
мёртвое тело. Мать глубоко вздохнула, узнав о гибели второго сына, и сказала: -
Все, что выносят люди из жилья, когда потухает утренняя звезда, пусть
будет твоей долей, Шарпы-яцва! А все то, хорошее, что люди приносят в
дом, когда всходит вечерняя звезда, да будет твоей долей, Хулпы-яцва!
| |